«Утечка мозгов» — это словосочетание одно время было символом нестабильной ситуации в современной российской науке. Наши ученые уезжали за границу, работали в лучших вузах мира и, кажется, не собирались возвращаться. Однако несколько лет назад в России заговорили об обратной тенденции: специалисты начали приезжать обратно.

 

Сергей Шкляев работал в вузах Израиля и США, однако полтора года назад вернулся домой. Сейчас он — старший научный сотрудник Института механики сплошных сред РАН. Что изменилось в жизни российских ученых за десять лет? Почему раньше они уезжали из страны навсегда, а сейчас нет? Чем отличаются наши студенты от американских? Об этом и многом другом мы поговорили с Сергеем Шкляевым.


— Почему вы уезжали из России?

— Лучше сказать так: у меня было два больших промежутка времени, когда я отсутствовал в стране, но я никогда не уезжал окончательно. Оба раза я уезжал на постдок — это временная должность для человека, который не так давно защитил кандидатскую диссертацию (в иностранных вузах это называется PhD). В должности постдока обычно работают от года до нескольких лет в рамках какого–то проекта. На Западе обычно можно претендовать на постоянную должность после одного–двух постдоков.

Хороший постдок часто уже не просто решает задачу, поставленную руководителем, а иногда и сам ее формулирует, видоизменяет, находит новые интересные темы в рамках проекта, над которым работает. Постдок получает небольшую, по западным меркам, но вполне достаточную для жизни заработную плату. Для наших ученых, как правило, это деньги вполне достойные.

В первый раз я проработал год в Израиле, в Технионе (Израильском технологическом институте). Во второй раз провел в Америке больше двух лет, в том числе  год проработал в Калтехе (Калифорнийский технологический институт). Это был изумительный год: новая область работы в очень сильной группе, интереснейшие семинары и лекции.  Достаточно сказать, что однажды лекцию читал знаменитый физик Стивен Хокинг. Также  работал в университетах Пуэрто–Рико и Пенсильвании.

Раньше, уезжая на постдок, мои друзья и коллеги знали, что в Россию они уже не вернутся. В конце 1990–х — начале 2000–х годов у нас не было ни более или менее достойной зарплаты, ни доступа к литературе. Даже возможность поехать на конференцию считалась редкой удачей. Сейчас 2–3 поездки в год стали совершенно обычным делом для сотрудников нашего института.

— А что изменилось сейчас?

—  Если говорить о научных проектах на небольшие группы, то можно отметить следующие улучшения. Во–первых, появились новые конкурсы, причем многие из них исключительно для молодежи. Во–вторых, появились проекты с очень большим по нашим меркам финансированием, выделяются достаточно большие средства на международное сотрудничество в рамках МИГов (международные исследовательские группы). Это уникальная по российским меркам программа поддержки международных проектов, созданная по инициативе Олега Чиркунова, и до сих пор поддерживается властями края. В–третьих, улучшается процедура оценки проектов. Сейчас результаты экспертизы можно увидеть, прочитать замечания. Появилась некая прозрачность и, как мне кажется, есть понимание того, как улучшать процесс оценки дальше.

И еще: раньше мы жили в некоторой изоляции, а теперь приезды к нам иностранцев стали совершенно обычным делом. Иногда даже приходится договариваться, чтобы лекции двух гостей не перекрывались, и у людей была возможность послушать обоих. Про конференции я уже упомянул. Ну и, наконец, развитие электронных средств коммуникации тоже упрощает общение. Зачастую и не нужно никуда ехать, чтобы обсудить вопросы с коллегами из–за рубежа, достаточно провести Skype–конференцию.

Однако, увы, хорошими изменениями дело не исчерпывается. Сейчас возникла серьезная проблема: появление закона о РАН привело к тому, что сейчас академическая наука находится в подвешенном состоянии. Даже само существование любого института, входящего в систему академии наук, сейчас под вопросом.

— Чем отличается организация работы в зарубежных вузах от наших?

— В саму организацию (как и что устроено) я особо не вникал, поэтому могу говорить только о том, как эта организация влияет на жизнь рядовых ученых. 

Бросается в глаза, насколько все устроено удобно для работы. Скажем, в Калтехе библиотека работает круглосуточно. Примерно половина этой библиотеки занята компьютерным классом, в котором можно работать с источниками онлайн. (Разумеется, подписка в Калтехе очень обширная, есть доступ практически к любому журналу, имеющему онлайн–версию.) Студент может получить доступ к учебным и научным материалам  в любое время дня и ночи. Тут же принтер, сканер, копир — у каждого есть определенная квота на бесплатную печать или копирование нужных материалов.

Другое очевидное отличие — бумажной работы за рубежом минимум. Бюрократия там тоже есть, но ты ее почти не замечаешь. Ученые занимаются наукой и преподаванием, а не бумажками. Характерный пример: нам как–то раз нужно было купить ноутбук за счет  немецкой части совместного российско–германского гранта. Оказалось, что нужный компьютер было удобнее купить в Перми. В Германии же мы просто предоставили чек (на русском языке!) и номер счета, на который перевести деньги: перевод документов, пересчет валюты были сделаны университетом.

Ну и еще одно отличие уже ненаучного характера: и в Технионе, и в каждом американском университете есть огромный спортивный комплекс с обязательным бассейном. Это, конечно, очень удобно — практически не теряешь времени на дорогу.

— Какие впечатления у вас остались от жизни за границей?

— Что касается быта, то я, как правило, стараюсь минимизировать время, на него затраченное, — практически вся жизнь проходит на работе. Разумеется, иногда внешняя жизнь вторгается. Скажем, в 2006 году я был в Израиле, когда началась Вторая Ливанская война. Хайфу из Ливана обстреливали ракетами. Занятия в Технионе отменили, но доступ на работу оставили. Было по 20–30 обстрелов за день, поначалу каждый раз приходилось спускаться в бомбоубежище. Но наш человек ко всему привыкает, через пару дней военная жизнь установилась: если очередная сирена, сигнализирующая об обстреле, заставала на работе, то просто игнорировал ее.

А вот дома приходилось ходить в убежище каждый раз, чтобы не тревожить зря хозяйку квартиры, в которой я жил. Просто невозможно было возражать этой пожилой и строгой женщине, которая очень многое пережила на своем веку. В бомбоубежище, так в бомбоубежище.  Так что основным неудобством от войны были закрытые столовые и бассейн.

С другой стороны, оказавшись в каком–нибудь новом месте, всегда стараешься понять, как устроена жизнь, что за люди тебя окружают. Ну и, конечно, разведать местные достопримечательности. С этим всегда везло: Израиль, Южная Калифорния, Пуэрто–Рико, Берлин и Потсдам в Германии — это места, где много интересного.

— Насколько востребованы российские ученые на Западе?

— Российские ученые по–прежнему востребованы, хотя на Западе прекрасно знают, что год от года уровень наших выпускников снижается. Увы, реформы образования последних лет негативно сказываются на всех уровнях: от школьного образования и до фундаментальной науки.

Боюсь, что скоро придется по примеру Петра Первого ученых заманивать из–за границы большими деньгами.

Тем не менее наши студенты, аспиранты и молодые кандидаты (я говорю о физиках, про которых хорошо знаю) могут себе найти место магистранта, аспиранта или постдока, соответственно. Но это всегда временные места работы. Более старшим ученым, если они собираются уезжать навсегда, нужно найти постоянное место. А за такие места идет уже серьезная конкуренция.

Если же речь идет о научном сотрудничестве, то это более или менее просто. В принципе достаточно прочитать статью, встретить человека на конференции, услышать интересный доклад, чтобы завязать сотрудничество.  Сейчас, как я уже говорил, многое решается без прямых контактов (с помощью электронной почты, Skype). Ну а если сотрудничество завязано и получило подтверждение хорошими статьями, то вполне реально выиграть грант на поддержку совместной работы. Подобного рода конкурсов сейчас много.

— А сейчас вы планируете уезжать?

— Сейчас я 3–4 месяца в году провожу за границей за счет своих проектов и приглашений зарубежных коллег. Пока это возможно — необходимости уезжать навсегда нет. С другой стороны, в нашей стране нельзя предсказать, что будет дальше. Думаю, что при необходимости работу на Западе найду, хотя, конечно, уезжать не хочется.

Новость также опубликована на сайте газеты «Местное время».